ОБЛАДАТЕЛИ МНОГИХ ДУШ

Многие коренные сибирские народы считают, что у человека несколько одновременно существующих жизненных начал — три, четыре, пять, а иногда, как у енисейских кетов, даже семь. Русские православные миссионеры, попавшие в Сибирь в XVI в., истолковали такие начала в русле христианской логики — как души. С тех пор термин прочно вошёл и в научный обиход, хотя и не вполне выражает вкладываемое в него истинное содержание. 

Во второй половине XX в. специалист по древней истории Западной Сибири Валерий Николаевич Чернецов собрал богатейший материал о "многодушии" у хантов и манси. Его многолетние исследования показали, что у этих народов мужчинам приписывают обладание пятью душами, а женщинам — четырьмя. 

Первую душу — могильную — представляли в виде тени и называли душа-тень (ис-хор по-мансийски). При жизни она обычно не покидает тело, а после смерти следует за хозяином в могилу и, когда хочет, уходит и вновь возвращается к нему. Когда тело истлевает, душа-тень превращается в насекомое вроде жучка, а потом вообще исчезает. 

По верованиям обских угров, могильные души, как и люди, живут родами и не склонны принимать в свою среду чужаков. Но их существование в чём-то обратно земному: ночь для них — день, зима — лето, правое — левое; одежду носят наизнанку, застёгиваются на другую сторону и т. п. Во всём остальном их жизнь мало отличается от человеческой. 

Вторая душа — душа-призрак — по-мансийски называлась лонгхал минне ис, что значит "уходящая вниз (по реке) душа". Ненцы именовали её сиддого, нганасаны — сыдангка. Она практически не отличается от души-тени, а временами как бы сливается с ней. Вместилище души-призрака, как и родственной ей души-тени, -кровь. Восприятие крови как животворящего начала было свойственно не только сибирским, но и другим народам. 

Душу-призрак представляли в основном в образе человека, но иногда она принимала облик птицы или зверя (чаше всего кукушки и белки). Считалось, что она меньше связана с телом, чем душа-тень, и во время сна способна улетать. Обские угры избегали внезапно будить человека, опасаясь, что душа не успеет вернуться из своих странствий. Она могла покинуть тело за какое-то время (обычно за год) до смерти и существовать отдельно. 

Душа-призрак, как и душа-тень, имеет обыкновение после смерти человека путешествовать по дорогим ей местам. Это продолжается до 40 дней, затем она неохотно уходит в Нижний мир — страну мёртвых, тоскуя по родным, по земным привязанностям. Вообще, покинув тело, душа-призрак чувствует себя несчастной и потерянной. По рассказам телеутов, души-призраки не сразу понимают, умерли они или нет. "Голос могут подавать. Говорят: „Я по траве ходил — следов не осталось. Я не знаю себя: что, я умер?". 

Манси считали, что душа-призрак, попав в Нижний мир, находится там столько, сколько человек пребывал на Земле, а к концу жизни всё более уменьшалась, вплоть до полного исчезновения. По представлениям хантов, в Нижнем мире душа-призрак развивается в обратном порядке — от взрослого состояния к младенческому, после чего на Земле рождается новый человек. 

Третья душа, по верованиям хантов и манси, имела вид глухарки или тетери и значительную часть времени жила нэ расстоянии от своего обладателя — в лесу, на дереве. К человеку она прилетает лишь во время сна, отчего манси называют её улэм уи (птица сна). Когда эта душа улетает, человек не спит, а если она покидает его надолго — мучается бессонницей. Улэм уи весьма напоминает известную у разных народов "лесную", или "внешнюю", душу. Любопытно, что местонахождение души персонажа славянских сказок Кощея Бессмертного, образ которого по ряду признаков весьма близок образу шамана, тоже связано с деревом (дубом) и птицей (уткой). 

Не совсем ясно, что происходит с третьей душой после смерти человека. Чернецов предположил, что она "продолжает жить в той одежде покойника, которую вешают или привязывают на дерево где-нибудь недалеко от селения". Кстати, примечательно отношение к одежде у сибирских народов. Так, кеты рассматривали её как вместилище души и как бы отождествляли с владельцем. "У нганасан, — отмечает известный исследователь Андрей Александрович Попов, — одежда тесно связывалась с жизнью человека. Повреждение одежды причиняет болезнь или смерть её хозяину. Мне говорили: „Одежда человека всё равно что душа человека, одежду человека портить нельзя"". 

Четвёртая душа — носительница наследования жизни. У обско-угорских народов она ассоциировалась с дыханием (на манси лили). Иногда по тем или иным причинам она могла отделяться от тела и тогда чаше всего обретала облик птички. 

Считалось, что при помоши дыхания -- четвёртой души — удаётся вдохнуть жизнь в неживые предметы, превратить растение в животное и т. п. Дыхание можно было даже накопить впрок в какой-нибудь закрытой ёмкости, а затем использовать. В остяцкой (хантыйской) былине рассказывается о битве остяков с самоедами. Убитые самоеды тут же воскресают, поскольку их живые соратники бросают им надутый кожаный мешок. Остяцкие воины победили самоедских, лишь выхватив у них мешок и растоптав его. У некоторых народов, например алеутов, известен ритуал "оживления" умершего, когда покойника бьют пузырём с воздухом. 

В птичьем облике четвёртая душа жила в волосах человека, и для её обозначения нередко употреблялись поэтичные выражения: "кос душа", "волос душа" и др. Излюбленными накосными украшениями вогульских и остяцких женщин были бронзовые изображения птичек. 

До вселения в новорождённого эта душа-птица жила в верхних сферах мироздания, обычно на ветвях родового дерева душ, реже в его дупле, как у нарымских селькупов. Нганасаны верили, что душа ребёнка, умершего до того, как он научился говорить, улетает вверх и там на пути встречает большое сочное дерево. "Оно ему как мать. И летает возле того дерева птичкой дямаку всё время. Сосёт это дерево". Энцы помешали умерших младенцев в подвешенную над землёй зыбку; к обеим её сторонам мать пришивала крылья гуся или куропатки. Затем родители говорили: "У тебя есть крылья. Ты не пойдёшь по земле, а улетишь далеко в воздух, и для другого ребёнка твоя душа пригодится". Ханты и манси раньше хоронили мертворождённых и умерших до года детей под корнями и в дуплах деревьев, завёртывая тельце в бересту или помещая его в берестяную люльку. 

Поскольку возрождающаяся душа-птица жила в волосах, они наделялись особыми магическими свойствами. По сибирским летописным свидетельствам, вогульский шаман Нахрач Евплаев, уговаривая в конце XVI в. кондинских вогулов не подчиняться русским, пугал их: "Блюдитеся, друзи, сего, егда будут вам стриши власы, то вырезывати мут из вас души". 

Гольды, подстригая младенцам через три месяца после рождения волосы, скатывали их в шарики и прятали, "чтобы чёрт не унёс душу". Только через семь лет звали шамана, который вселял душу обратно в ребёнка, водя вокруг его головы палочкой. Этот обряд напоминает охранительные ритуалы некоторых австралийских аборигенов. Так, члены племени арунта тотема Дикой Кошки, уходя на охоту, прятали свои души в деревянные чуринги (дощечка или камень с рисунком, считающийся воплощением тотема), где те хранились до возвращения хозяев. 

Примечательно, что былинные западносибирские богатыри предпочитали потере скальпа потерю головы. Потеря скальпа как вместилища четвёртой, возрождающейся, души означала потерю способности передать свою душу по наследству, т. е. полное уничтожение без надежды на возрождение. Об обычае скальпировать убитых врагов в дохристианской Сибири писал в начале XIV в. венгерский монах-францисканец Иоганка: "Тот народ стягивает с головы мёртвого кожу и почитает её своим богом". 

Считалось, что богатыри и шаманы, в отличие от простых людей, могут управлять душой. Остяцкие богатыри, например, посылали свою душу в виде кукушки на разведку в стан врага или к союзникам с просьбой о помощи. Для этого достаточно было снять с "маковки головы" шапку и подбросить её вверх. 

Если, провожая в тёмный мир душу-тень и душу-призрак, их просили не возвращаться назад и не вредить людям, то возрождающуюся душу-птицу, дарительницу жизни, напротив, приглашали поскорее вернуться на Землю — во имя продолжения рода. Её очень старательно оберегали от возможных опасностей, особенно восточносибирские и дальневосточные народы. (У них представление о душе-птице и о родовом дереве душ было более полным и ярким, чем у западносибирских аборигенов.) 

Образ души-птицы, улетающей после смерти человека в Верхний мир, сложился, видимо, одновременно с поверьями о душе-призраке, идущей после смерти человека в Нижний мир. Два противоположных начала немыслимы одно без другого, как добро без зла и свет без тьмы. Скорее всего вера в возрождающуюся светлую душу-птицу, как и в тёмную душу-призрак, оформилась в своём противоречивом единстве где-то перед началом энеолитического (медный век — переходный период от каменного к бронзовому веку; IV—III тысячелетия до н. э.) периода. В это время в Сибири происходили первые трупосожжения, целью которых было расчленение светлой и тёмной субстанций. 

Бросается в глаза, что между четырьмя душами есть много точек соприкосновения. Первую и вторую души можно рассматривать как две стороны или как два этапа развития единой души-тени. Третью и четвёртую души — как два разных проявления души-птицы. Таким образом, обские угры, как и другие сибирские народы, верили не в несколько душ, а в две главные, сложные и динамичные по своему содержанию жизненные силы: душу-тень (призрак), идущую после смерти человека вниз, в мир мёртвых, и душу-птицу — носительницу наследования жизни, поднимающуюся после смерти человека вверх, на вершину мифического родового дерева душ. 

А что же представляет собой пятая душа? Её содержание и функции не вполне ясны. Иногда она рассматривалась как мужество и сила мужчины.