Весть с того света.

После смерти дворянина Шубина Александра Кузьмича остался его дневник, датированный 1879 годом. Записи дневника составили интересную и. на мой взгляд, правдивую историю.
Вот что написал Александр Кузьмич:
«Все, что я опишу в этой тетради,— истинная правда, но при своей жизни я эту историю вряд ли кому расскажу, так как дал на то честное благородное слово своему товарищу, который пока еще, слава Богу, жив. С осьмнадцати лет мы крепко дружили с Василием Платоновичем и Иваном Сергеевичем Булыгиным, и дружба наша была искренней и верной.
Между нами никогда не было тайн и недоговоренностей, и мы частенько философствовали о бытие и о том, каково наше истинное предназначение. Самым славным в этих разговорах был, конечно же, Василий. Он мог изящным образом сложить наши споры в рифмы. Мы были молоды и не представляли себя друг без друга, но судьба распорядилась по-своему, и вот мне предстояло уехать на два года за границу. Как заведено, мы с друзьями решили провести последний вечер вместе и за бокалом игристого вина поговорить на любимые темы.
Но на этот раз в нашей дружеской встрече не было обычного задора и огонька. Предстоящая разлука внесла грустную нотку на нашу беседу. Сперва мы заговорили о временном расставании, а потом как-то незаметно переключились на вечную разлуку. Стали спорить о том, что же может нас ожидать за чертой смерти.
Судили и рядили по-всякому, а под конец жаркого спора дали друг другу слово, что если кто-нибудь из нас уйдет в иной мир первым, то он должен будет любым способом дать знать о том, что испытышет душа умирающего при ее исходе из тела.
Моя поездка за границу заняла гораздо больше времени, чем два года. Переписка с друзьями неожиданно прервалась, и я, к своему стыду, стал забывать друзей своей великолепной молодости.
По возвращении домой я стал объезжать с визитам своих знакомых и тут узнал, что Василия больше нет, а Ивана давно никто не видел. Еще лет через пять мне довелось быть в Тамбове и там мне довелось увидеть Ивана Сергеевича, но весь фокус в том, что одет он был как простой нищий: в сером домотканом зипуне, с холщовой сумой через плечо и сучковатой палкой в руке.
Когда я убедился, что это он, то от радости, своей, несмотря на удивленные взгляды мамзелей, обнял своего друга юности и тут же нетерпеливо задал, вопрос, который с первою мгновения нашей встреча мучал меня:
— Что означает этот маскарад, почему ты, дворянин по крова, одет в лохмотья?
Между тем я заметил, что на лице Ивана Сергеевича не было смущения и никакого другого конфузного выражения, кроме кротости и радости от того, что он меня так неожиданно встретил.
Потом мы зашли с ним в ближайший трактир, и там я от него услышал, самую удивительную историю из всех, что слышал за всю мою жизнь.
Сперва мой друг меня спросил:
— Помнишь, ли ты наш обет найти любую возможность после физической смерти явиться,, да не во сне, а наяву?
Так вот, наш друг Василий Платонович сдержал свое слово и был возле меня, как сейчас ты, ровно на девятый день после своей земной кончины. Конечно же, он поведал мне все, о чем мы тогда договорились во время последней нашей встречи. И о том как мучительно оставляет душа наше бренное тело и многое другое. Это так поразило меня, а результат всего осмысленного ты теперь видишь сам.
В итоге я продал свое имение и все до последней полушки отдал на богоугодные дела. Потом почти шесть лет я помогал своими руками строить храм. Теперь я стараюсь жить праведно, замаливая грехи — как свои, так и других людей. Что могу, я тебе уже рассказал, а что запрещено, того я не скажу никому, и ты меня за это, мой друг, прости и не осуждай,— С этими словами Иван Сергеевич встал, поклонился мне в пояс и молча отошел от меня, не притронувшись к вкусной еде, которую я заказал для него. Я смотрел в спину удалявшегося друга моих младых дней, и у меня было такое чувство, что ему известно нечто, что сподвигло его дворянина старинного рода, оставить всю роскошь и прелести жизни для исполнения непонятной моему уму миссии»